Мария Порядина

• 23 августа – 130 лет со дня рождения Александра Грина (Александр Степанович Гриневский) (1880–1932)
• 85 лет со времени написания романа “Золотая цепь” (1925)
• 80 лет со времени написания романа “Дорога никуда” (1930)

ЕСТЬ края, где светло и тепло человеку жить, где даже в бедности и житейских огорченьях есть утешение – солнечный луч, играющий в оконном стекле, переливающийся на белой (непременно белой!) стене огнём и радугой.

А в окрестностях Вятки солнце жадничает – выходит редко, греет скупо. Летом часто находят тучи, сеют мелкий, нудный дождь; зимой снега сыплются: как навалит сугробов – не пролезешь, не перескочишь. Для заезжего туриста – экзотический “местный колорит”, для здешнего жителя – привычные обстоятельства, а для чужого человека, что не по своей воле сюда прибыл, – тоска, скука и вечная обида.

Стефан Гриневский оказался в российской глухомани после польского восстания – один из многочисленных (наивных, бог мой!) мальчиков, покушавшихся сформировать мятежническую шайку. К тому времени, о котором пойдёт у нас речь, он служил не то письмоводителем не то счетоводом, пил водку и поколачивал старшего сына, который чаще прочих детей подворачивался под горячую руку.

Сын этот получил в наследство двойную, тройную обиду – на отца, на среду, на судьбу. Самого лучезарного и светлого, что бывает у человека, что даёт ему силы выживать: счастливого детства, солнечной родительской любви, горячих семейных уз – всего этого был лишён Саня Гриневский, будущий Александр Грин.

Впрочем, и юношеские годы его тоже не выглядят светлыми: уехав из отцовского дома, блуждая по городам и весям в безнадёжных поисках нормального занятия и заработка, Грин, похоже, не испытывал ничего, кроме разочарований.

Жизнь всё поворачивалась к нему теневой стороной – безденежьем, болезнями, унижениями. Даже удивительно: откуда взялись у него силы на создание целого мира, каким могучим и отчётливым стало его воображение, как великолепно он натренировал фантазию и писательскую волю!

Впрочем, думать, что Грин в своих книгах создавал себе воображаемое убежище, некий “блистающий мир”, в котором нет места несправедливости и пошлости, – грубая ошибка. В отлично вымышленных городах пресловутой Гринландии живут не только отважные капитаны, полные душевного благородства, но и злодеи, и негодяи, и просто мелкие, подлые людишки. Иногда подвиг “обычного человека” состоит не в том, чтобы совершить нечто героическое, а в том, чтобы суметь возвыситься над обиходной пошлостью и нехорошей, исподтишка действующей враждебностью тех, кто ниже душою.

Часто говорят о том, что Грин, мол, учит “верить в мечту”. И забывают, что он всегда подробно рассказывает о том, как именно сбывается эта самая мечта. Перечитайте хотя бы, как Грей выбирает в лисских лавках алый шёлк, – сами убедитесь, что исполнение мечты осуществляется, говоря языком технологий, в ручном режиме. Чтобы состоялось чудо, нужен человек, готовый его сделать – при помощи собственной воли, воображения и спокойного, трезвого рассудка, здравого смысла.

Этому следует учиться, это надо уметь.

Грин – сам – умел.

1926 год в Феодосии. Александр Степанович, вечером придя домой, попросил у меня какой-нибудь кусок белого шёлка. Расстелил его на столе под лампой и положил гранатовую брошь. Тепло густо-красных огней сразу вошло в сердце – как красиво! Это Нина Николаевна, вдова писателя, вспоминает, как однажды муж сделал ей подарок. Капитан Грей за несколько лет до того поступил, в общем, так же.

К сожалению, всякие чудеса и паруса часто загораживают от читателя-обывателя главное содержание романов Грина. А ведь он сам нередко повторял: “Писатель должен пользоваться необыкновенным только для того, чтобы привлечь внимание и начать разговор о самом обычном”.

Мечтать о чуде – этого мало. Надо целенаправленно, усердно готовить себя к чуду, верить в его закономерность и необходимость.

Приступая к роману “Золотая цепь”, Грин сформулировал свой замысел как “воспоминания о мечте мальчика, ищущего чудес и находящего их”. Но получился роман о человеке, который не научился искать… Бедняк Ганувер нашёл баснословное сокровище – казалось бы, можно воплотить в жизнь все свои мечты, сделать реальными все сокровища своего воображения. Но душа у него слабая, не умеющая верить в счастье, не наученная с благодарностью принимать радостные случайности судьбы. Даже мечтать он сам не умел – ему помогала Молли. Теперь богатый Ганувер может заплатить за осуществление фантазии (нанять архитектора, выстроить дворец), но не может поверить в неё – в душе своей, в сердце поверить. Он готов делиться деньгами, но не готов преображать мир и, снисходительный к бесчестным, боится довериться горячему сердцу и открытой душе. У него просто не хватит сил на то, чтобы жить внутри состоявшейся сказки…

А причина отчасти в том, что у Ганувера было бедное детство и – как необязательное, но частое следствие – бедное воображение.

Пишут, что, мол, “Грин ненавидел мещанство”, – всё так, да не так. Не мещанство он ненавидел, а ограниченность среды – любой среды, и особенно бедной, потому что она жёстче любой другой. Из нищеты можно выбиться усердием, трудом, самоограничением – преодолев себя. Из бедности выбиться куда труднее, потому что преодолеваешь не только себя, но и сопротивление среды. Как правило – агрессивное сопротивление… И на пути преодоления нередко теряешь не только силы, но и желание бороться.

Тиррею Давенанту блеснула солнечная сторона жизни – более чистая, более высокая, среди симпатичных людей, в окружении изящного и разумного. Но тут же – тряхнуло, качнуло, выбросило обратно. Это страшно обидная история! Мальчик-подросток случайно оказался в поле зрения богатого и добросердечного благотворителя, который был готов принять участие в устройстве его дальнейшей жизни (возможность учиться, путешествовать), но тут вдруг появился родной отец мальчика, когда-то бросивший семью. Этот отец – грязный, пьяный, опустившийся подлец. Родство с этим человеком само по себе позорно и унизительно, – а он ещё и является к благотворителю с душещипательным враньём… Не в силах вынести этого позора и не имея возможности “всё объяснить”, Тиррей Давенант уходит прочь от всего, что так ярко и так кратко поманило его к свету, и вся его жизнь становится “дорогой никуда”.

Первоначально этот роман назывался “На теневой стороне”.¹

Так и сам Грин – и в человеческом, и в писательском плане – почти всегда оказывался “на теневой стороне”. Иными словами, у него всегда были проблемы на предмет примыкания к общему литературному процессу. В реалисты его не брали – слишком много было у него “волшебного”. По разряду “научной фантастики” ему пройти никак невозможно – хотя бы потому, что нет у него в романах ни гиперболоидов, ни ихтиандров, одни только чудеса, да и то редко. Сам он считал себя “символистом”, но – вы же понимаете – в компании Брюсова или там Андрея Белого (по годам – ровесника) ему просто нечего делать. В новое, послеоктябрьское поколение литераторов он тоже не вписался. Часто, очень часто получал предложения написать что-либо в духе сегодняшнего дня и всегда категорически отказывался. “Принимайте меня, товарищи, таким, каков я есть. Иным я быть не могу. Есть много талантливых людей, с радостью пишущих о современности, у них и ищите того, что просите у меня”. Видя, что Грин действительно твёрд в занятой им позиции, к нему стали относиться всё холоднее и холоднее. И к 1930-му году возможность для Грина печататься была сведена почти к нулю: один новый роман в год – и никаких переизданий. Тогда он стал умирать…” (воспоминания Нины Николаевны Грин). Потом настали лихие годы – война, бедствия народны. В 50-х годах, когда в стране боролись с “безродными космополитами”, персонажи Грина с иностранно звучащими именами выглядели слишком подозрительно, так что его книги даже изымались из библиотечных хранилищ. И лишь в шестидесятые, на волне общеромантического подъёма в культуре, к писателю пришла популярность. Увы – популярность широкая, мелкая, пошлая. Образы-символы Грина превратились в вывески – кафе “Алые паруса”, парикмахерская “Ассоль”, книжная серия с изумительно корявым названием “Тебе в дорогу, романтик” (сборник Грина в этой серии, разумеется, занял почётное место). Сыграла свою роль и юная Вертинская (в экранизации 1961 года). С тех пор мелкотравчатые барды всё терзают свои гитары, ленивые девушки ждут прекрасных принцев; и редко кто находит в себе силы перечитать суровую и сложную прозу Грина, особенно если речь идёт о текстах, менее прямолинейных и менее известных, чем “Алые паруса”.

А зря, между прочим. Хотя бы потому, что многие мотивы Грина звучат сейчас очень актуально. Внезапно разбогатевший слабохарактерный обыватель строит, не жалея денег, фантастический дворец и умирает на третий день после его презентации (“Золотая цепь”). Преуспевающий бизнесмен и общественный деятель выступает за снос памятника, оправдывая это необходимостью расширения складских территорий (“Бегущая по волнам”). Исполняя гнусное поручение губернаторского сынка, аферисты расправляются с владельцем малого предприятия, подбросив ему контрабандный товар и дав соответствующий сигнал в таможенную службу (“Дорога никуда”). Когда это писано – сегодня, вчера? Нет, – давно, чуть ли не сто лет назад, в прошлом веке. Просто они по-прежнему современны – книги о людях, стоящих на теневой стороне жизни, о нежных чувствах человеческой души, не нашедших дороги в жёстком и жестоком практичном мире.

---

¹ “В 1928 году на выставке английской гравюры в Музее изящных искусств в Москве Грин увидел маленькую гравюру Гринвуда “Дорога никуда”. Восхищённый гравюрой и её названием, он меняет заглавие романа на “Дорогу никуда”. “Это глубже и точнее отвечает теме романа”, – отмечает Грин” (воспоминания Н.Н. Грин).